Собор Успіння Пресвятої Богородиці. • Собор Успения Пресвятой Богородицы • Успенский собор Киево-Печерской лавры

Собор Успения Пресвятой Богородицы (в обиходе «Великая церковь») — главный соборный храм Киево-Печерской лавры, прообраз монастырских храмов Древней Руси, усыпальница киевских князей.

Заложен в 1073 году по инициативе Феодосия Печерского и построен за три года на деньги князя Святослава Ярославовича. Его возведение было овеяно легендами. Постройку и украшение церкви Киево-Печерский патерик связывает с греческими мастерами, пришедшими в Киев из Константинополя по указанию явившейся им во сне с образом храма Богородицы: «Меру же Я послала — пояс Сына Моего». Активнейшим участником строительства в патерике назван племянник Якуна Слепого, знатный варяг Шимон Африканович, от которого позднее выводили своё происхождение многие русские роды — Вельяминовы, Воронцовы, Аксаковы.

Храм сильно пострадал от землетрясения в 1230 году, а в 1240 году его разграбили монголы хана Батыя. Собор был отремонтирован в 1470 году, однако уже в 1482 вновь разграблен крымскими татарами хана Менгли-Гирея во время набега на Киев. Впоследствии восстановлен, служил усыпальницей литовской и русской шляхты. Разрушен при сильном пожаре в 1718 году. Восстановлен в 1729 году, расширен и украшен в стиле украинского барокко.

9 октября 1941 г. высший руководитель СС и полиции «Южная Россия» обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн получил секретную шифротелеграмму из Берлина.

«Тайно. Фюрер приказал, чтобы священники, монахи — местные верующие или служители культа — не могли иметь доступа в монастырь, который находится на территории цитадели Киева. Монастырь ни в коем случае не может быть чем-то вроде места паломничества или религиозной святыни. Охрану (монастыря) следует передать полиции и после передачи разрушить его. Верховное Главнокомандование Вермахта, Штаб оперативного руководства, Отдел обороны страны (4-QU) № 02316-41, подписал Шеф Орпо из комендатуры G 2 (01) № 526-41 (G)».

Приказ исходил из самых верхних эшелонов политического руководства Третьего Рейха — он был подписан непосредственным начальником Еккельна, руководителем Ordnungspolizei, имперской полиции общественного порядка, оберстгруппенфюрером СС Куртом Далюге, который отвечал за охрану Гитлера и высших нацистских сановников и в силу этого — за выполнение их самых секретных и деликатных поручений. Как стало известно позднее, зловещее распоряжение насчет «монастыря в Киеве» было санкционировано самим рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, верховным начальником всей германской полиции, после посещения им главной ставки Гитлера в Восточной Пруссии — Вольфшанце.

Скрытая подоплека происходящего стала понятна Еккельну чуть позже, после прибытия в Киев доверенного лица и ординарца Гиммлера штурмбанфюрера СС Гельмута Дёрнера. Он был снабжен особыми полномочиями от рейхсфюрера и привез инструкции по осуществлению тайной операции, которую предстояло провести при содействии рейхскомиссара Украины Эриха Коха. Вот тогда-то и выяснилось, что кроется за пристальным вниманием нацистских главарей к старинному монастырю на днепровских кручах. Формальным поводом для совершения кощунства послужила ...диверсия на Видовой площадке Верхней лавры. Немцы беспечно устроили там наблюдательный пост и толпами ходили туда, чтобы полюбоваться днепровскими далями. Однако на второй день оккупации Киева, 20 сентября 1941 г., когда нацистская пропаганда самоуверенно вещала, что «враг повергнут и уже никогда не поднимется», советским саперам удалось подорвать на площадке целую артиллерийскую батарею во главе с ее командиром оберстом Гансом-Генрихом фон Зейдлицем-унд-Голау.

По сложившейся в немецкой армии традиции погибшим офицерам посмертно присваивали очередное воинское звание. Поэтому в донесении, отправленном в рейхсканцелярию 7 октября 1941 г., Зейдлиц именуется уже генералом. Тем самым он оказался самой значительной военной жертвой вермахта за все время осады Киева и последующей двухлетней оккупации города. Кроме того, взрывы в Лавре явились прелюдией «минной войны», охватившей вскоре украинскую столицу. Все это, несомненно, нанесло сильнейший морально-психологический удар по честолюбию захватчиков и их вере в собственную неуязвимость. Прослеживается прямая связь между событиями в Киеве в последней декаде сентября 1941 г. и исступленной реакцией на них Гитлера.

Дальнейшие действия немецкой стороны были продиктованы самыми примитивными представлениями о мщении в духе средневекового принципа Vergeltung (расплата), повсеместно культивируемого в Третьем Рейхе. Поскольку непосредственные исполнители диверсии оказались недосягаемыми, была применена испытанная тактика перенесения агрессии на материальные или символические объекты, в данном случае — бесценные памятники культуры. Решение совершить надругательство над Успенским собором полностью вписывалось в эту варварскую систему. Оккупанты особенно не таились, что главным мотивом их дикарского поступка была тривиальная месть. Отто Кляйн, сотрудник зондерштаба изобразительного искусства, занимавшегося изъятием художественных ценностей в Музейном городке, впоследствии вспоминал: «От одного солдата я узнал, что целая рота солдат была подорвана русскими, и в качестве возмездия за это было запланировано подорвать Успенский кафедральный собор в Лавре».

И все-таки решающим основанием при совершении этого злодеяния для нацистов послужили, скорее всего, идеологические соображения. Еще 29 сентября 1941 г. Гитлер заявил в беседе с Борманом и Розенбергом, что Германия не заинтересована в существовании в Украине единой сильной Церкви. По зловещей иронии судьбы как раз накануне ему было доставлено самое первое донесение о взрывах в центре Киева и диверсии в Лавре. Можно предположить, что именно после этой депеши «монастырь на цитадели Киева» стал восприниматься в Берлине как очаг зарождающегося патриотического и национально-освободительного сопротивления и ассоциироваться с враждебными антигерманскими силами.

Следует отметить, что многие высокопоставленные нацисты впоследствии трактовали события в Печерском монастыре именно в таком ключе. Альберт Шпеер, министр вооружения Третьего Рейха, был уверен, что «рейхскомиссар Украины Эрих Кох решил уничтожить символ ее национальной гордости и приказал взорвать церковь». Еще один свидетель — Фридрих Хайер, офицер Вермахта в сане евангелического священника, со слов офицеров киевского отделения военной разведки (Абверштелле) утверждал, что «скорее всего, за акцией стояли руководитель Партийной канцелярии Мартин Борман и рейхcкомиссар Эрих Кох, которые преследовали цель лишить Украину ее идеологического центра, чтобы, если церковь и будет вновь восстановлена, то уже не будет пробуждать исторических воспоминаний...».

Об идеологической подоплеке провокации сообщает и Эдвин Грюцнер, технический инспектор одной из воинских частей, дислоцированных в оккупированном Киеве. Он успел посетить Лавру до взрыва и вновь побывал там вскоре после трагедии: «Через несколько дней до нас дошли слухи, что в Лаврском монастыре взорвался пороховой склад. Но как? Лишь недавно Хардер и я побывали там, мы рассматривали мумии в гробницах, а также прославленную церковь. Для гранаты взрывчатых веществ там просто не было места. Но все же, когда мы пришли туда снова, то поняли, что там было место и для взрывчатки. Мы выглядели пристыженными перед обломками памятника культуры. Эсесовцы вновь доказали немецкую непоколебимость. Намного позже мы узнали, что церковь была взорвана по приказу рейхскомиссара Украины Эриха Коха. Символ украинской национальной гордости должен был быть уничтожен».

Подготовка взрыва в Лавре получила широкую огласку в различных военных и гражданских ведомствах Третьего Рейха и даже вызвала серьезную озабоченность у их служащих. Уже 13 октября 1941 г. чиновник центрального аппарата Министерства восточных оккупированных территорий д-р Отто Бройтигам составил специальный меморандум, в котором предупреждал о негативных последствиях данной акции:

«Под монастырем в киевской крепости, который должен быть подвергнут разрушению, очевидно, имеется в виду знаменитая «Лавра», древнейший монастырь России и Украины. [...]

Разрушение территории монастыря чрезвычайно задело бы как национальные, так и религиозные чувства, и тем самым нанесло бы тяжелейший удар нашей политике в Украине. Ввиду того, что там захоронено множество монахов, такое действие могло бы рассматриваться как кощунственное осквернение кладбища.

Коммунисты не осмелились прикоснуться к Лавре и даже, примерно до 1935 г., пускали туда монахов.

Мировая общественность, наверное, очень сильно отреагировала бы на разрушение Лавры.

Поэтому следовало бы подумать над тем, чтобы сохранить Лавру как памятник архитектуры значительной культурно-исторической ценности, но не возрождать ее в качестве монастыря».

Но к этому предостережению никто и не думал прислушиваться. 18 октября Еккельн издал приказ о выселении из Верхней лавры всех ее жильцов и запрете доступа туда музейных сотрудников. В последующие недели из Успенского собора в страшной спешке вывозились экспонаты, которые отбирались немецкими «экспертами» по произвольному принципу; к слову, ценнейшее собрание икон (коллекции Харитоненко и Порфирия Успенского) было изъято целиком, но большая часть церковной утвари и шитья, напротив, оставлены на произвол судьбы как «идеологически вредные для национал-социалистского мировоззрения».

Словно в оправдание предстоящей акции, руководитель Главного управления имперской безопасности (РСХА) Рейнгард Гейдрих издал 31 октября 1941 г. секретную директиву об отношении к Православной церкви и ее святыням. В этой директиве он предостерегал о «большой политической опасности и опасности в области мировоззрения», которую может вызвать возрождение религиозной жизни на оккупированных территориях, и призывал противостоять этой тенденции путем «закрытия находящихся в восточных областях Церквей, зараженных еврейскими догматами», при помощи «определенных умений».

Какими «умениями» собирались воспользоваться нацисты в Киеве, выяснилось на секретном совещании, проведенном по приказу Гиммлера в конце октября 1941 г. На нем в присутствии Еккельна, Дёрнера и Коха обсуждались конфиденциальные вопросы, связанные с использованием... «плана минирования города Киева». Судя по всему, на этой встрече шла речь о сроках проведения «отплатных действий» в Лавре и распределялись роли их участников. К самой грязной работе по выполнению «приказа фюрера» были привлечены солдаты из зондеркоманды 4а, входившей в состав печально известной айнзацгруппы С, недавно отличившейся в Бабьем Яру. Свидетели видели, как они затаскивали в Успенский собор какие-то тяжелые ящики, и шеф зондеркоманды штандартенфюрер СС Пауль Блобель чуть ли не в открытую говорил, что это взрывчатка.

Вместе с тем пропагандистское прикрытие операции оказалось дилетантским. Организаторы провокации не сумели подыскать непротиворечивого объяснения случившемуся. В донесениях в Берлин взрыв в Успенском соборе был представлен как неудачное покушение советских подпольщиков на словацкого президента Тисо. Однако во избежание дипломатического скандала эта версия не получила официального подтверждения; более того, в местной прессе замалчивался даже приезд словацкой делегации в Киев. Взамен киевлянам была предложена совершенно иная трактовка событий. Накануне трагедии в окрестностях Лавры были расклеены объявления, в которых извещалось о предстоящих работах... по разминированию собора. В целях безопасности обитателям ближайших кварталов было приказано на сутки покинуть свои жилища. Сразу после взрыва немцы пытались оправдать разрушение храма необходимостью уничтожения неизвлекаемого заряда. Таким образом, большинство киевлян были прекрасно осведомлены, кто на самом деле подорвал храм, пользуясь благовидным предлогом.

Степан Скрипник, будущий предстоятель Украинской автокефальной церкви, пытался по свежим следам выяснить обстоятельства трагедии. Много десятилетий спустя он написал об этом следующее: «Всі старожили й свідки київських вибухів свідчили, що викликали їх заложені большевиками міни. Положили вони їх і під головну лаврську церкву. Оповідали, що німці знали про це та виключили на деякий час струм до тих мін, а пізніше, забравши з церкви, в якій був музей, безцінні скарби, довели до вибуху». От киевлян скрыли лишь то, что советская взрывчатка была трофейной, и в храм ее занесли сами немцы.

Педантично исполняя пресловутый «приказ фюрера», оккупанты не ограничились уничтожением Успенского собора, а приступили к систематическому разрушению построек монастырского комплекса. При помощи так называемой Разборочной конторы в течение двух лет ими было полностью уничтожены или сильно повреждены 33 корпуса Верхней лавры, а также все расположенные здесь храмы. Посетив Печерский монастырь 22 июня 1942 г., гауляйтер Эрих Кох не удержался от язвительной реплики: «Все это будет взорвано. Тут будут возведены постройки для фюрера». Даже накануне своего бегства из Киева осенью 1943 г. нацисты не отказались от этих варварских замыслов. Циничную оценку этих намерений высказал немецкий архивист Вольфганг Артур Моммзен, оставивший 10 октября 1943 г. следующую запись в своем дневнике: «...гебитскомиссар Киева и руководитель СС Киева договорились уничтожить Лавру, потому что она была национальной украинской святыней. Какая ограниченность и тупость! Работы уже начались в значительном объеме, и было бы счастьем, если бы русские разбомбили Лавру целиком, чтобы таким путем было скрыто это преступление против культуры». Показательно, что служащие СД еще в январе 1944 г. пытались получить в штабе 75-й дивизии Вермахта подтверждение о завершении работ по разрушению Печерского монастыря.

И в заключение несколько слов о том, откуда получена изложенная выше информация, и почему она не была предана огласке раньше. Часть документов сохранилась лишь в виде микрофотокопий, которые в качестве военных трофеев попали в архивы Британии и США из западной зоны оккупации. Другие источники, вроде пресловутого приказа Гитлера от 9 октября 1941 г., представляют собой тексты радиоперехватов, добытых дешифровщиками из британской Правительственной школы кодов и шифров в Блетчли-Парке (графство Бакингемшир). Многие документы оказались засекреченными в годы холодной войны и идеологического противостояния двух общественных систем. В Советском Союзе в свою очередь тщательно скрывали сведения, полученные в ходе дознания по делу немецких военнопленных и интернированных лиц, в частности протоколы допросов Фридриха Еккельна, на которых он полностью сознался в своем соучастии в подготовке взрыва Успенского собора.

К сожалению, широкой огласке этих сведений в настоящее время мешают уже современные идеологические мифологемы и общественные предрассудки. Кампания по «нормализации немецкой истории», начавшаяся в ФРГ в середине 1990-х гг., не способствует правдивому освещению трагических событий Второй мировой войны. Отечественные историки и журналисты тоже невольно или сознательно оказались заложниками данной ситуации, предлагая в своих работах вымышленные «реконструкции» событий, основанные на откровенных домыслах. В этих обстоятельствах возникает своеобразная правовая коллизия. Немецкая сторона проявила исключительную щепетильность в расследовании военных преступлений 70-летней давности, в которых были замешаны граждане Федеративной Республики.

Источники: Евгений КАБАНЕЦ, ведущий научный сотрудник Национального Киево-Печерского историко-культурного заповедника. http://www.day.kiev.ua/ru/article/ukraina-incognita/pochemu-byl-razrushen-uspenskiy-sobor-kievo-pecherskoy-lavry

В октябре 1942 г., по приказу городского головы Леонида Форостовского, в Лавре появилась «контора» по разборке разрушенных построек, которую прозвали «конторой по разрушению построек», так как она занималась разборкой зданий, которые устояли после взрывов на Верхней территории монастыря. Из сообщения Киевского архитектурно-строительного управления штадткомиссару от 13 октября 1942 г. известно, что фашистское командование приказало ускорить разборку разрушенных построек на территории Лавры для сбора строительных материалов и цветных металлов. Особенно ими ценилась медь, которой немцам так не хватало для изготовления патронов. «Контора» собрала 20 тонн меди на руинах Успенского собора. Даже электропроводку вырывали из пазов в стенах зданий Верхней Лавры, так как провод был медный. Тогда же фашистами были вывезены и лаврские колокола.

Ценился и черный металл, поэтому снимали железные крыши и арматуру центрального отопления в лаврских сооружениях.

Работники «конторы» демонтировали мраморные панели церковных стен, лестницы, подоконники. Были сбиты метлахские плитки с цементных оснований полов, разобраны кафельные печи. Все это вывозилось в Германию для дальнейшего использования. Вывозили и кирпич из разрушаемых построек (тогда-то Лавру и стали называть «месторождением искусственного кирпича»).

До войны за Всехсвятской церковью располагался правительственный гараж. В нем фашисты, готовясь к зиме, устроили обозные мастерские и стали изготавливать сани, а также другие транспортные средства. Для производства требовалась сухая древесина, поэтому решили использовать местные материалы: из лаврских построек демонтировали балки, стропила, разбирали полы, снимали с петель окна и двери.

В полуразрушенной Трапезной церкви немцы устроили тир, где использовали в качестве цели бюсты Шевченко и других деятелей культуры. Пулями были разбиты мраморные украшения иконостаса и киотов Трапезного храма.

В церкви Спаса на Берестове фашисты устроили помещение для патруля и конюшню.

После освобождения Киева специальная Комиссия в составе наместника Киево‑Печерской Лавры архимандрита Валерия (Устименко), схимника Пимена (Иванова), директора управления Лавры В. М. Тверского, старшего инспектора Комиссии по охране памятников Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР П. Д. Барановского и учителя 72‑й Киевской средней школы П. Д. Рудича обследовала Киево‑Печерский монастырь.

Выводы Комиссии впечатляют: на Верхней территории Лавры из 35 корпусов было разрушено 32, а на Нижней территории Лавры из 25 корпусов пострадало 15. Были полностью разрушены дренажная система, водопровод и канализация на всей территории Киево‑Печерской Лавры.

Специалисты определили, что Успенский собор разрушен на 100 %, Благовещенская, Трапезная и Никольская церкви — на 59,5 %. Большая Лаврская колокольня — на 23,9 %, жилые кирпичные здания — на 42 %.

На восьмой день после освобождения Киева, 13 ноября 1943 г., возобновило работу управление музея «Киево‑Печерская Лавра».

30 мая 1944 г. Совет народных комиссаров УССР издал постановление «О возобновлении деятельности государственного историко-культурного заповедника «Киево‑Печерская Лавра»«. На заповедник возлагалась обязанность охранять и изучать древнейшие памятники культуры в контексте истории Украины и России, проводить на его территории археологические исследования.

Это постановление означало, что государство будет выделять средства для Киево‑Печерского заповедника. Действительно, тогда же начались длительные ремонтно-реставрационные роботы на территории Киево‑Печерской Лавры.

В 1944 г. была составлена генеральная смета на сумму более 1 млн рублей на восстановление корпусов №№ 4, 6, 33.

В 1945 г. была расчищена от последствий взрыва подпорная стена и обеспечен проезд на Нижнюю территорию Лавры. В августе 1945 г. началась очистка от строительного мусора Трапезной церкви, Ковнировского корпуса и корпусов соборных старцев.

В сентябре 1945 г. приступили к расчистке руин Успенского собора, консервации его оставшихся блоков и Иоанно-Богословского придела.

Несмотря на хроническую недостаточность средств, строительных материалов, техники в 1947–1950 гг. было восстановлено 13 корпусов на территории Верхней Лавры.

В начале 1970 х гг. начались масштабные реставрационные работы в интерьерах храмов Киево Печерского историко-культурного заповедника, закрытых для посетителей в послевоенный период из-за плохого состояния.

Источник: Церковная православная газета, май 2010 №9 (259).